Стихи

Дом

Сироту узнаешь по глазам –
В них глухая отречённость моря.
Тот, кто сиротою не был сам,
Не поймёт и сотой доли горя.

Тишину тоскливых вечеров,
И отчаянья внезапных пробуждений,
Когда первых несколько мгновений
Ты в плену счастливых прошлых снов...

И как будто страшное клеймо –
То, что ты один на белом свете, --
От себя ты держишь самого,
А не только от других, в секрете:

Просто все разъехались внезапно,
Ночью дом покинув осторожно...
Но вернутся за тобой обратно,
Надо только подождать немножко.

В окнах тёмных вспыхнет яркий свет,
Ты вбежишь по лестнице знакомой --
(Пусть тебе твердили, что их нет!)
Это -- ложь, твои родные -- дома!..

И пройдут не месяцы, года,
Той тоски, что так с любовью схожа.
Ты в свой дом вершёшься,.. лишь тогда
Зарыдаешь тихо, безнадёжно...

...
Все мы с рождения заложники
той иль другой стороны.
С генами в нас заложено,
что мы любить должны.
Что нам любить положено,
в нас закаляли как сталь!
Всё остальное -- ложное,
всё остальное -- не жаль.
Тают заветы ушлые
пряником на устах...
Страшно стать просто оружием
в чьих-то кровавых руках.
Или разменной монетою
правящих мира сего,
куклой - марионеткою,
пляшущей за серебро.

Господи Боже! Поможешь ли,
выдержать эту напасть!
Верным тебе безбожникам,
заживо б не пропасть.

В этом вранье феерическом
выиграть смертный бой:
Всем вопреки культам личности,
Просто Остаться Собой!

...
Слова бросаешь, как клинки!
Едва ли уцелею!
Любимая, мои грехи
не так ужасны в самом деле!

Я сердцем милой не предам
и клятвы не нарушу!
Я жизнь тебе свою отдам,
но ты ведь хочешь душу?

За счастья долгие года --
невелика потеря...
Но как смогу любить, когда
душою не владею?

Опомнись! Не сжигай мосты!
Не трать напрасно силы!
Любовь и плен, пойми, они,
увы, несовместимы!

Старая книжка

«Сестрица их (принцев) Элиза сидела на скамеечке из зеркального стекла и рассматривала книжку с картинками, за которую было заплачено полкоролевства» Ханс Кристиан Андерсен, «Дикие лебеди»

Не надо ни неба Парижа,
ни моря неоновых ламп!
Полцарства за старую книжку,
мгновенья не медля, отдам!

Полцарства за книжку, которую
купили мне на Рождество.
С обложкой упругой, картонною,
с картинок бессчётным числом.

Где, собственности примером,
(без права наследования)
слова ― Комиссаровой Лены ―
старательно вывела я.

Я подпись ту снова и снова,
вслух, громко готова читать.
Как жаль, что меня за все годы,
никто не рискнул так назвать.

...Ту книжку, которой страницы
зачитаны были до дыр,
пока, в продолжение традиций,
дождь лето над Лугою лил…

Ту книжку, которую скоро
сменили Гюго и Бальзак,
и, за устарелостью оной,
отправила я на чердак.

Но мчаться по жизни вприпрыжку,
«увы!», приедается нам…
Полцарства за старую книжку,
мгновенья не медля, отдам!

Рождество

Зима морозами скрипела,
А на сердце так ясно и тепло,--
Неделя за неделею летела,
Христово приближая Рождество.

И белый лес, и тихая запруда,
И вся Земля
Жила как будто в осознании чуда,
В преддверии волшебства.

Замысловатые причуды
Небесных таинств и земных –
Мы становились частью чуда
И чудо было в нас самих.

Как после многодневной стужи
Тепло в себя брала земля,
Любовью наполнялись души,
И мысли наши, и дела...

В домах под ёлками таились
«Дары Волхвов»,
А под пиринами томились
Десанты сладких пирогов.

И будет праздник, угощение,
И будет свет в окне, пока
Нам за любовь Господь дарит прощение
И слёзы наши обращает в жемчуга.

Декабрьские зарисовки (Мурманск)

Январь, метёт и холода...
А мы в протопленной квартире
и наблюдаем из окна
весь белый свет как на картине.

Качает вьюга провода,
гася все звуки своим свистом,
пугая местных атеистов
началом Страшного суда.

Поспешно, словно навсегда,
уходят в море корабли.
Залива чёрная дыра
заглатывает их огни.

И в этой западне из льда,
средь чёрно-белого бесцветья,
фонарь, как жёлтая звезда,
прохожим одиноким светит...

Пернатых в поисках тепла
спасает щель в чердачном мраке,
обледенелые дворняги
в подъездах кормятся с утра...

Соседи «жгут», у трёх царей
дрожат картонные короны.
С домов свисают снега тонны,
к ларьку за хлебом не пройти...

Но есть сгущёнка и вино,
консервы, плитка шоколада
и сотня доводов за то --
для счастья больше и не надо...

И вот прожив так много лет,
где мы сражались и спешили,
мы неожиданно дожили
до самой главной из побед.

Пусть нет сгущёнки -- есть вино,
имбирь и вдоволь шоколада.
И на двоих одно окно...
Для счастья больше и не надо!...

Иван-дурак

Бог любит убогих, на своих дорогах,
раздаёт им милости, раз живут без хитрости:
кому медную кружку,
кому хлеба краюшку.

А Ивану-дураку, за его простоту, за его доброту,
птицу белую в руку, да чистую рубаху,
чтоб помереть без страху за грехи чужие.

Народ ему подивится, до земли поклонится...
И я повинюся, и я помолюся –
«Храни, Боже Милостивый, тех кто сам без хитрости!»

Наверно, ты во всём права...

Наверно, ты во всём права.
Наверное, я тяжко болен.
Бессмысленны мои слова,
но я в любви своей неволен.

Не взять, пойми, отдать хочу
тебе свой мир, как на ладони
мерцающую свечу.
Не погаси её невольно.

Ни ночь одну, а ночи все
с тобою проводить в объятиях
и тонкие покровы платья
перебирать в своей руке.

И не пленить, а уберечь,
укрыть от зноя и от града.
Не бойся, не спеши платить,
мне ничего взамен не надо.

Но если много я прошу,
и дерзким кажется мой лепет,
иди, я вновь не удержу,
уход (удар) твой будет безответен.

И в забытье не упрекну,
а лишь благословлю за милость,
глядеть безмолвно в пустоту,
куда ты так поспешно скрылась.

Право «последней ночи»

Рухнуло небо, померкла заря,
В горле -- сухая трещина.
Завтра тебе – «за леса и моря».
Вот и случилось обещанное.

Чёрные птицы разносят – «Беда!»
Что это, коль не предательство?!
Я бы с тобою могла быть всегда,
Но у тебя обстоятельства.

Обстоятельства, обстоятельства--
Всё долги твои, обязательства –
Не придраться ни к делу, ни к слову,
Как ножом меня по живому.

А предо мной всё плывёт как во сне,
Сердце разодрано в клочья.
Что же на память подаришь ты мне?
Право последней ночи?

Сладкую пытку на пару часов,
(Сам далеко уже мысленно).
Море обятий и ласковых слов,
Громких, пустых и бессмысленных.

Первым проснёшься – и в путь по утру.
Летний роман наш окончен...
Знаешь, мой милый, а я не возьму
Право «последней ночи».

Скорее в путь!

Скорее в путь, скорее в путь!
Дела раскинув как-нибудь –
Дежурное – «Прости, не прав!»
Вот уже подали состав, свободен путь.

Скорее в путь, скорее в путь,
В купе пустое заглянуть!
Там с марками цветной конверт,
забытый мною много лет тому назад.

Скорее в путь, скорее в путь,
К стеклу вплотную лбом прильнуть,
И словно прожитые дни,
Считать сигнальные огни,
Скорее в путь!

Скорее в путь!
Себя не трудно обмануть, И не жалея ни о чём,
Лететь туда, где кумачом
Цветёт закат.

Скорее в путь!
Скорее в путь...
Но чтобы прошлое вернуть,
Я почему который год
Спешу вперёд...

Амазонка

Мне ночью невесомой, приснилась амазонка,
Как юная Богиня. Моё назвала имя
И сталь к груди прижала дамаского кинжала:
«Ты, кто как май, изменчив, кто знал так много женщин,
Ты жизнью отвечаешь, за то, что много знаешь!
О поцелуях, ласках и наших детских сказках,
И о любви-дурмане, и самой первой тайне!»

-- Помилуй, Бог с тобою, я о пустом не спорю,
Но хоть тебе признаюсь, я ничего не знаю,
О поцелуях, ласках и ваших детских сказках,
И о любви-дурмане, и самой первой тайне.
Об этом лишь гадаю. Безвинно пропадаю,
Но шёпот твой так страстен, я умереть согласен!

И рассмеявшись звонко, исчезла амазонка,
Оставив мне в тетрадку ещё одну загадку.

Колдунья

Женщина каждая в тайне колдунья,
Всё равно сколько ей лет.
Манит нас жадно в часы полнолунья
Этот таинственный свет.
То он покажется пламенем дальним
В диких болотных лесах,
То заблестит отраженьем зеркальным
В жёлтых раскосых глазах.

Вот обернуться бы синею птицей,
В небе высоком летать...
Или царицею - белою львицей
В лунных просторах блуждать,

Или прикинуться тихой и кроткой
Женщиной, только земной.
И от дождя под рыбацкою лодкой
С милым укрыться весной.

Чтобы услышать: «Скажи, ты колдуешь?»
И рассмеявшись в ответ: «Просто люблю,
Ты так сладко целуешь… Нет, ну конечно же, нет!»

Стойкий оловянный солдатик.
(по мотивам сказки Андерсена)

Он был из породы Атлантов,
она -- из балетных, прима.
В атласных своих пуантах
над сценой она парила.

И танцем лечила души,
дарила миру любовь,
а он после смены, в душе,
смывал с лица копоть и кровь.

Он женщинам больше не верил,
знал цену короткому счастью,
да вот это «облачко в перьях»
свалилось ему в объятия,
когда он, теряя рассудок,
уже из последних сил,
без отдыха, целые сутки,
людей из огня выносил.

И стало ему вдруг так жарко,
и замерло сердце на миг,
а он ведь был классный пожарный
и к градусам он привык...

Да всё у них вышло как надо,
и жизнь потекла как река,
но самой желанной наградой,
была для них ночь без звонка.

А сказку читая сынишке
про верность двух пылких сердец,
они, не усердствуя слишком,
дарили той добрый конец.

Лолита

Лолита, Лолита танцует!
Как купол, упругое платье!
Лолита, Лолита танцует
у моря и неба в объятьях.
Босые точёные ноги
взлетают, касаясь песка,
и местных мальчишек восторги,
как искры, летят в небеса.

Лолита, Лолита танцует!
Ей музыка ― ропот прибоя
и ангелов утренних трубы
в краю лучезарного моря.
Ей музыка ― ропот прибоя
и томное ветра дыханье
в краю бесконечного моря,
в краю быстротечного мая…

То нежны, то властны и жёстки
движения гибкого тела.
Соседних базаров торговки
на танец глазеют без дела.
Всё громче, настойчивей бубен,
всё звонче монисто на платье.
Ей танца признанием будут
товарок сухие проклятья…

А после, в холодной постеле,
устав от короткой любви,
ты молча слезами согреешь
закрытые веки мои.
И будешь, содвинув ладони,
молиться. О чём ― я не знаю…
В краю бесконечного моря.
В краю безупречного рая…

Я всё жду тебя, милый, и плачу,
я тебя зову и во сне.
С этой преданностью собачьей
и самой-то несладко мне.

Словно кто-то в отместку за дерзкий
и беспечно надменный мой нрав,
приручил вдруг к тебе навечно
и свобод всех лишив, и прав.

Красть твоей не хочу я воли
и разлуку умом пойму,
только этой высокой боли
больше вынести не могу.

И остаться просить не смея,
всё тебе объяснить хочу,
что я с каждой разлукой старею,
что я с каждой разлукой слабею,
будто днями за встречу плачу.

Обовьются, обнимая, руки,
ласковые, как морской прибой.
Что это, свирели дальней звуки
или сквозь дыханье голос твой?

Лист плюща и нежный запах мяты —
всё в беспамятстве полузакрытых век.
Ведаю, что близок час расплаты,
лета буйного недолог век.

Только что мне страх и боль разлуки,
что мне пересуды иль обман.
Годы одиночества и скуки
за мгновенья эти я отдам.

Арлекин

Вот снова эта музыка звучит―
печально и волнующе тревожно…
Как будто чья-то жалоба в ночи,
но повторить словами невозможно…

И словно из небытия,
из детства затаённых дальних далей,
я вновь подростком вижу вдруг себя,
лицом прижавшимся к оконной раме.

Там, где-то между небом и землёй,
куда взглянуть-то сердце замирает,
прожекторов скрестившихся звездой,
Трубач свою, мою ль судьбу играет?..

В огромном ярко рыжем парике
на линии натянутой каната...
И в жизни он, и в смерти налегке,
но где я это видел ― непонятно…

Где слышать мог тот трепетный мотив,
что Арлекин так бережно играет?
Лишь слёз его безудержных прилив,
я с глаз своих ладонью вытираю…

Погибшим морякам

«Баю-баю, баю-баю!»,--
колыбельную слагаю,
колыбельную пою
в море синем — кораблю.

Снег ли, ветер скалы гложет,
уж ничто не потревожит
сон Отечества солдат ― спят…

Спят Российские герои
на дне Баренцева моря ―
не колышется вода, а-а-а, а-а-а…

Вот и отслужили службу--
боль, надежды, смертный ужас,
всё теперь уж позади.

Их отцы рыданья сдавят,
спирт и хлеб на стол поставят,
выпить за покой души.

Только птицы беспокойны,
кличут, стелются над морем.
А им матери твердят―
«Тише, тише, дети спят».

Когда дела как будто по наклону
идут «ко всем чертям»,
и в очередь сбываются молитвы
с приставкой ― «только не»,
Когда, казалось, самые реальные надежды
с хрустальным звоном лопаются вдруг,
и в их образовавшихся пустотах нет сил на крик,
а только губы беззвучно шепчут ―
«Господи, спаси!»…
И ощутимыми становятся мгновенья…
Их можно, словно в детстве землянику,
все нанизать на стебелёк травы
и перечесть кому досталось больше,
да только времени уже на это нет…
Пред новой, неизведанной любовью
твоя любовь меня пусть не покинет
и не затмит её Великий Свет!
И пусть в который раз пойму я снова,
что только мы любили в этом мире,
и смерти нет…
Пусть повторятся только те минуты,
где в радости с тобой мы были вместе,
и пусть во век не истекут они,
чтоб даже по ту сторону земли,
раздавленный немыслимою болью,
не знал, что делать мне с моей любовью…
И не клеймил судьбу, а за удачу
благодарил… За то что так, так, не иначе
сложилась жизнь и встретится смогли…

Апрель
Изменяется всё -- взгляды, вкусы, мечты,
формы, формулы, время, пространство…
От любви почему всё по прежнему мы
ожидаем одно постоянство?..

Вот такие загадки подносит апрель,
объявляя зиме ― «штыковую»,
разбивая сосулек нервозную трель
дробью крупною о мостовую.

Всё в движение приводит ― летят облака,
вслед за ними несутся трамваи.
Просыпается в чёрных оврагах вода,
тротуары собой заполняя.

Ветер, словно взбесившись, гоняет с утра
ошалевшие певчие стаи
и, дворы проходные беря на «ура!»,
мокрых простынь полотна срывает.

Что ж, приходится, сил не расходуя зря,
Победителю сдаться на милость.
От сиденья в квартирах за зиму тепла
в нас безмерная мера скопилась.

Всё бы выплеснуть разом и в дел канитель
окунуться, и нету заботы!
Только, как по заказу, и этот апрель
вновь приходится на субботу.

И весенней погоде, и нраву подстать,
мы наряды с утра примеряем,
примеряясь наивности жертвами стать,
мир таким, каков есть, принимаем.

На волоске душа подвешена,
и резкость слов, как острый меч,
с извечной женскою поспешностью
готова в миг его отсечь...

В пустынях сгинут караваны,
в порт не вернутся корабли...
Почище всех других баталий
влюблённых вечные бои.

И страшно мне, когда в мгновенье
меня обида разума лишит,
и в гордости безумном упоенье,
ударю я, безжалостно, навзрыд.

Не промахнусь, с бедой непоправимой
вернётся эхом горькое « прости »…
Я слишком точно знаю, мой любимый,
где бьётся сердце у тебя в груди.

Сон

Домой, бегом, через забвенье лет…
Там абажура мягкий свет
Бросал небрежно тени,
Стекло в чернёном серебре -
Чай с молоком, а на окне
букет белой сирени.

И пятипалые листы,
На ней, смеясь, искали мы,
Загадывая на удачу,
И поедая их впридачу.

Придумывая на ходу,
Какую-нибудь ерунду:
Чтоб денег было сто пудов,
И разом сорок женихов…

Ах, если б жизнь я знала,
Другое б пожелала!

Но сколько память не тревожь,
Дороги в детство не найдёшь.
И только сон, счастливый сон,
Единственная связь времён.

Шутка

Я столько лет уже живу
и вспоминаю кропотливо...
Но толком вряд ли разберу,
что в прошлом сном, что явью было.

Земных лет тайное сплетенье....
Я у неведенья в плену:
Прошли века или мгновенья
с тех пор как я им счёт веду?

И кто, зачем мы и откуда,
в чём замысел и где расчёт?..
Но вновь немытая посуда
меня в действительность вернёт.

Выздоровление

Я не хочу болеть и потому
Весь день из трав отраву пью --
Отвары, наподобье чая,
И на звонки ничьи не отвечаю.

И выполняю предписания врача,
Влипившего мне с ходу «строгача».
Но столбик ртутный, не взирая на таблетки,
Опять ползёт к критической отметке.

А голова моя пуста...
А жизнь прекрасна и проста!
И всё когда-нибудь сама
Расставит на свои места:

Я больше не схожу с ума
От ревности с утра и до утра.
Тебя в изменах не изобличаю...
И на звонки твои не отвечаю.

Посади деревце, пусть к свету тянется!
Не поскупись на тяготы ― добром помянется!

Посади деревце, пусть растёт – полнится!
Пестуй, лелей первенца ― добром припомнится!

Вот оно, как ручками, тебе машет веточками,
на ветру лопочет что-то, просит, словно деточка.

Посади деревце, пусть сердце радуется,
а ты в землю уйдёшь ― за тебя останется…

Бой нервных пальцев по стеклу,
боль, впитанную мною с детства,
я пересилить не могу,
я получил её в наследство.

Когда, слёз не стерев с лица,
прижавшись вся к оконной раме,
мать из пивной ждала отца... годами...

И вглядываясь в темноту,
сама того не замечая,
упрямо била по стеклу,
мгновенья этим отмечая.

Заслышав пьяную возню в дверях,
шептала «Слава Богу»
и, забывая стыд и страх,
отцу спешила на подмогу...

Я засыпал всегда один,
по лоб надвинув одеяло,
глотая папиросный дым
и вонь спиртного перегара...

Ещё я помню про отца,
забрызганную кровью «робу»
и у парадного крыльца
зияющую крышку гроба.

И на пронзительном ветру
физическую боль озноба.
Невероятную тоску,
бессилие своё и злобу.

И этот холод не могу
теперь я вытравить из сердца,
как будто ночевал в снегу
и мне уж больше не согреться.

.......

Заколка

Который раз без толку
весь дом переверну—
серебрянной заколки
найти я не могу.

От прошлого веселья
и терпкого вина
слегка мутит с похмелья
и ноет голова.

И бесконечно колки
(ломала на бегу)
стеклянные осколки
на лужах по утру.

Да что мне та утрата
среди других утрат,
уж слишком круглой датой
мне Небеса грозят.

Пора остепениться
и вспомнить стыд и страх!
Журавль и синицы
давно в моих руках...

И хватит так беспечно
испытывать судьбу
и быть с собою вечно
хоть в чём-то не в ладу!

Признаю все ошибки...
Но знать бы наперёд,
с лукавою улыбкой,
кто мне её вернёт?

И дождь твои сотрёт следы...

И дождь твои сотрёт следы,
струясь проточною водою.
Разведены наши миры
мостами над Невою.

Их растащили корабли,
кочующие друг от друга,
по разным сторонам Земли --
мой там, где зной, твой там, где вьюга.

Их растянули провода,
через поля, по бездорожью,
и отравили города
«святой, спасительною» ложью.

Их разорвали поезда,
застрявшие на полустанках,
в купе, прокуренных дотла,
где утром майки наизнанку.

И лишь во сне ты вновь со мной,
лишь в снах моих опять мы вместе.
И шар огромный, шар Земной,
качнётся где-то в поднебесье.

И мне так просто говорить,
и ты не смотришь так тревожно,
и ясно всем, нас разделить
нельзя и просто невозможно.

А по утру -- озноба дрожь,
сквозь рёв машин вой «Неотложки».
Стеной холодной льётся дождь,
и всё так глупо, и так сложно.

Я помню день последней нашей встречи...

Я помню день последней нашей встречи
до мелочей, до каждого мгновения.
Я сердцем заучил его в тот вечер,
как в школе наизусть стихотворение:

Твоё дыханье свежее с мороза,
позёмкой запорошенные рельсы,
безвыходность декабрьского прогноза
и до утра отложенные рейсы.

Я помню долгий взгляд
и смех задорный
над шутками специально невпопад,
и завиток над бровью непокорный.

На стенах лампой высвеченные узоры
и ласковое приглашение к чаю.
Я никогда теперь не раздвигаю шторы,
чтоб тени не меняли очертаний,

Чтоб ты пришла однажды и с порога
всему по-детски шумно удивилась.
«Я не была здесь, может быть, пол года!
А тут ведь ничего не изменилось!»

И ты пришла, и сразу же призналась,
как тяжело нашла дорогу к дому.
« Мы, вроде бы, почти вчера расстались,
а здесь уже совсем всё по другому! »

И до конца ещё не понимая,
ты наяву, или мне только снится,
в ответ поддакивая и кивая,
спешу во всём с тобою согласиться...

И кто любил когда-нибудь, тот знает:
в любви счастливым быть совсем несложно.
Любовь всегда счастливою бывает,
она другою просто быть не может.

Дни тянутся, как будто бы хотят...

Дни тянутся, как будто бы хотят
срок сократить с последней нашей встречи.
А календарные листки летят,
не в состоянии времени перечить...

С тобою так непросто,
без тебя — как дальше жить,
пока ещё не знаю.
До неприличия забыв дела,
в уме обрывки фраз перебираю.

Нелепость, а иначе не назвать
всё то, что приключилось с нами.
И всё-таки приходится признать --
мы этого добились сами.

А может, к лучшему?
Без роковых страстей,
без этих крайностей -- от Ада к Раю!
И утром даже кажется – «оkay»,
а вечером тоска съедает.

И вот тогда, бросаясь в темноту,
тебе звезду в подарок выбираю
и, горла пересилив немоту,
«Спокойной ночи!» мысленно желаю.

Нелюбовь

Какое время странное!
Ещё, казалось бы, в разгаре лето,
но опадают пышные цветы,
а на траве зелёной тления следы
и скорой гибели приметы.

Пусть пропадает всё! Мне ничего не жаль!
Раз нет меня — ни до кого нет дела!
И пусть реальности тугие жернова
ещё раз обескровят тело.

Физическая боль -- спасенье для души,
когда она—«одни лоскутья»,
и на ремни нарезали ножи
всё, что являлось её сутью.

Как был ты необузданно жесток!..
Мосты сжигая, руша переправы...
Меня прикончить был назначен срок?
Как говорится, без суда и правил?

Признать приходится - банальная насквозь
история, к тому ж, до слёз убога.
И в пору кажется вопрос
«А правда, что любовь от Бога?»

Но девочке, рыдающей в углу
от в жизни первого скупого «не люблю»,
я руку протяну и буду говорить,
что боль пройдёт, забудется,
но никогда б не видеть
того, кто так безжалостно обидел.

В том что расстались, нет её вины,
и сбудутся все - все её мечты,
ведь ждать осталось не так долго...
И это правда, что любовь от Бога...
Любовь от Бога, Нелюбовь от Сатаны.

Из истории болезни: «рваная рана в верхней области груди, несовместимая с жизнью...»

Любовь несовместимая с жизнью...
Диагноз без права надежды ...
Рваная рана, где жилы
бритвой тупою режут.

Не наступает забвенье,
тяжко даётся прощанье --
сердце ни на мгновенье
биться не прекращает.

День переходит в вечер,
вечер сменяет ночь.
Боль, та что годы не лечат,
скручивает, как скотч.

Выплаканы все слёзы,
стали пустыми глазницы.
Гордо и победоносно
боль переходит границы
каждой клетки сознания,
каждой частицы тела.
Разум не в состоянии
снять болевые пределы.

Сердце себя сжигает
заживо в гневном протесте.
Просто не понимает --
«Разве нам можно невместе?!»

Голос срывается в скрежет,
и обрываются мысли...
И не спасает, что в жизни
любовь такая всё реже...

Двое

В лодке двое лежат обнявшись,
лодку в море несёт течением.
Словно детки, друг к дружке прижавшись,
вечность стала для них мгновением.

Нет ни будущего, ни прошлого,
нет ни страха, ни сожаления...
Как веночек, жизнь в бездну брошена,
что надеяться на спасение?

Звёзды катятся с поднебесья,
гаснут в тёмной, холодной воде.
Губы шепчут одно - лишь бы вместе,
лишь бы рядом, неважно где....

Лодку в море несёт, как пёрышко,
а там море касается неба.
Прорастёт на нём белым зёрнышком,
живой капелькой Божьего света.

Ничего не хочу без тебя!...

Ничего не хочу без тебя!
Утром ранним вставая с постели,
на плиту ставить медный кофейник,
и поджав ноги под табурет,
наблюдать, как готовят омлет.
И прищурив глаза улыбаться,
если часть его будет на платье.

Ничего не хочу без тебя...
Ни грустить, ни скучать, ни смеяться.
В «скором» к морю угрюмому мчаться
и болтать просто так, ни о чём,
под твоим примостившись плечом.
И считать до забвения мгновенья --
чутких губ твоих прикосновений.

Ничего не хочу без тебя...
Ничего без тебя, только вместе!
В горе, радости, в счастье, в болезни...
В этой жизни ни ночи, ни дня,
не хочу, не могу без тебя!

Инструкция по исцелению от несчастной любви

Таблетку от боли, запив алкоголем,
«забить» в кафе столик с «прикидом» на море.
Под ропот прибоя, под прелести «суши»,
не видеть, не слышать, не думать, а кушать.
И вывернув душу свою наизнанку,
безжалостно рушить воздушные замки.
Затем отдохнув и расслабившись в душе,
не верить, не помнить, не пить и не кушать,
а разом блокировав все телефоны,
отдать себя жизни прекрасной и новой,
где бывшим и сплывшим тебя не достать,
где ты у руля и на всё наплевать.

Все материалы на сайте предназначены только для индивидуального использования: чтения, прослушивания в ознакомительных целях.
© Елена Надь, © Полина Надь

Заколка Your browser does not support the audio tag.

И дождь твои сотрёт следы... Your browser does not support the audio tag.

Я помню день последней нашей встречи... Your browser does not support the audio tag.